Волчья хватка-2 - Страница 53

К оглавлению

— Не знаю, но представляю, — на ходу проговорил Ражный. — И удивляюсь… Почему до сих пор никто тебя не вывел с Вещеры?

— Пытались…

— Хорошо, что никому не удалось!

— И ты не радуйся! Уходи отсюда.

— С детства слышал про кукушек, про сорок… Думал, они ласковые к араксам. Да, похоже, все это сказки.

Сирая дева догнала его, перекрыла лыжами дорогу:

— В таком случае я никуда не пойду!

— Не ходи. Я все равно найду твою вотчину, — Ражный обошёл её. — Только уйдёт время, пока я распутываю следы. Рогна остынет и потеряет свою ценность.

Она некоторое время молча шагала позади, затем встала на лыжи и пошла рядом.

— Хотелось бы тебе верить, — не сразу проговорила она. — Но не могу.

— Что же тебя смущает?

— Обычаи…

— Наши обычаи?

— Наши, наши, аракс… Ты ведь у бренки на послушании?

— Да вот, угораздило…

— И ты холост.

— К счастью! А ты откуда знаешь?

— Знаю… То есть, если ты возьмёшь замуж кукушку, то освобождаешься от своего будущего сирого состояния…

— Если возьму — освобожусь.

— Вот видишь!

— Ты решила, я искал тебя, чтоб взять замуж и таким образом удрать из Вещерских лесов?

— Я ничего ещё не решила, — жестковато отозвалась она.

— Я тоже… Да и где тебя возьмёшь? Ты хоть и кукушка, но не сказочная.

— Пора бы уж забыть тебе сказки… Ражный чуть замедлил шаг:

— Стараюсь… Но все время смутные чувства… Вот когда бежал по твоим следам, ощутил себя на празднике Манорамы. — Он рассмеялся. — Только ты на лыжах, а не в седле охочей кобылицы! Я и вовсе пеший. Но все равно чувства, как на Пиру Радости.

И по тому, как она промолчала, Ражный понял, что ему верят.

— И ещё, — добавил он, — не привык в должниках ходить. Один поэт сказал: за все добро расплатимся добром…

Она забежала вперёд и снова перекрыла путь:

— Ты в самом деле отдариться хочешь?

— Хочу, и по нашему обычаю, с лихвой.

— Тогда научи меня готовить рогну, — вдруг попросила с каким-то вызовом.

Рогна — особым способом приготовленный костный мозг дикого зверя, считался у араксов чисто мужской пищей, а если точнее, своеобразным допингом, который употребляли не каждый день и обычно за сутки перед поединком либо когда отправлялись в дальнюю дорогу. Сирым насельникам Вещерской обители, в том числе и каликам, строго-настрого запрещалось вкушать её, а женщины, тем паче девы на выданье, и вовсе к ней не прикасались, ибо существовало поверье, что от рогны голос становится низким и на лице начинает расти волос.

Было легко определить, когда женщина вкушала запретный плод…

Он хотел спросить, зачем это сирой деве, однако вспомнил, что она ни о чем не спрашивала, одаривая тулупом, топором и продуктами…

— Хорошо, — усмехнулся Ражный. — Научу, но должен предупредить, борода отрастёт! Как у меня.

— Я слышала!

— Тогда пошли быстрее!

Гнездо кукушки оказалось хорошо скрытым в тёмном ельнике, и прежде небольшая изба с рубленым двором была явно старообрядческой заимкой, о чем свидетельствовал восьмиконечный деревянный крест над входом. Этот еловый остров среди болот ловчая дева называла урманом, что говорило о её сибирских корнях, и по одному этому слову, а ещё по огромным светло-карим глазам и пристально-волчьему взору Ражный вычислил прозвище её рода — Матера или Перцева.

Кормилица Елизавета любила рассказывать о засаднике Матере, который ещё в давние-давние времена по велению Ослаба взял с собой девять молодых араксов своего рода и увёл в Персию, где служил в личной охране падишаха. Когда же вышел двадцатилетний срок, восточный властитель не захотел отпускать витязей на родину и вначале пытался подкупить их, обещая золото, высокородных жён и рабынь. Матера не захотел остаться в чужой земле и мог бы уйти со своими родичами помимо воли падишаха, но не имел права нарушить табу — проливать кровь тех, кому служил, а вырваться без боя оказалось невозможно. Зная об этом, падишах пошёл на хитрость, вроде бы решил отпустить засадников с миром и устроил прощальный пир в крепостной башне. Пока араксы вкушали вина и яства, взирая на девять восхитительных танцующих дев, сам незаметно вышел и приказал запереть железные двери и замуровать камнем. Наутро же, когда воины проснулись в объятьях тех самых танцовщиц, властитель поднялся на свод башни, где оставалась единственная открытая бойница, и объявил два условия. Засадники смогут вернуться домой только после того, как девы зачнут от них и родят по младенцу, а за это время араксы должны обучить своему боевому ремеслу девять персидских юношей.

Матера посовещался с родственниками, согласился исполнить оба условия и принял в науку отобранных падишахом молодых персов, которых сквозь бойницу спустили по верёвке в башню. И уже на третий день заявил, что второе условие падишаха исполнено.

— Неужели так скоро можно обучиться вашему искусству? — подивился тот.

— Ты же знаешь, царь, убивать получается всегда быстрее, чем зачинать и рожать, — сказал ему Матера. — Испытай учеников, пусть покажут, чем они овладели.

Сначала властитель хотел поднять их на верёвке, однако за это короткое время стройные юноши раздались в кости и так взматерели, что уже не проходили в бойницу. Тогда он велел разобрать замуровку и открыть ворота. А для испытания выставил против девяносто своих лучших бойцов и, хотя знал, что наёмные засадники не станут проливать крови, но все равно окружил башню тройной охраной.

Ученики вышли первыми, а за ними — араксы с девами на руках. Матера сказал юношам всего одно слово, те разделись до пояса и безоружные прошли сквозь все заслоны, будто нож в масло. Никто им не смог противостоять! У персидских воинов отчего-то мечи сами вылетали из рук, ломались копья, а стрелы летели мимо или отскакивали от полуобнажённых тел, словно от брони. Властитель увидел, что под прикрытием своих учеников, не пролив капли крови, пленные араксы уходят и уносят дев, спохватился, вскочил на лошадь и вместе с конницей бросился в погоню. Однако ученики половину перебили, половину рассеяли и вместе с засадниками сели на корабль.