— Какого Басмача?
— Да бойца нашего! Который сейчас с сотрясением… Ладно, Коперника завалить можно. Он интеллигент, хилый… Но Басмач-то наш, тоже из офицеров морпеха! Да с ним в спарринге больше трех минут никто не выдерживает! — Филин заблестел глазами: — Олег Иванович, поверьте, мы столкнулись с каким-то явлением!.. Нельзя к этому относиться просто так! У меня чувство, что мы прикоснулись к чему-то такому… Почему радиостанции накрылись? Приборы? А если и объект так же попал?
Савватеев лишь вздохнул.
— Представляешь, если я доложу руководству, что мы прикоснулись к чему-то такому? Каймака на пришельцев не списать… У нас ещё остались две старухи. Надо с ними поработать. На вид обыкновенные деревенские бабульки, но и дедки тоже выглядели обыкновенно…
— Как — поработать? — насторожился диверсант.
— Ты же хотел поработать?
— И сейчас хочу!
— Я подсажу тебя к ним, в кочегарку, — Савватеев защёлкнул дуги наручников на его запястьях. — В таком виде. А ты их сначала послушай, попробуй разговорить. Скажешь, помог бежать старикам, за это тебя арестовали…
Филин помолчал, опустив глаза:
— Если откровенно, товарищ полковник… Мне стыдно…
— Что?..
— Я не по этой части…
— Я тоже не по этой части! — внезапно для себя взорвался Савватеев. — А вынужден!.. Стыдно ему! Ты разведчик, диверсант!
Тот уже его не слушал, с интересом уставившись куда-то в сторону.
Савватеев оглянулся: от реки бежал возбуждённый Тарантул.
— Там женщина причалила! — доложил он. — С двумя детьми! Грудными…
— Что значит причалила?
— На лодке. Грибы привезла, четыре здоровых корзины. Карпенко спрашивает… Задержать?
— Погоди, я сам, — Савватеев встал. — А ты отведи Филина в кочегарку и запри. В наручниках!
Тарантул дёрнул плечами:
— Ни хрена себе… Но в кочегарке старухи сидят?
— С ними и запри, — сказал Савватеев. — А ты сиди там, думай и работай. Если хочешь в группе остаться.
У причала оказалась старая деревянная лодка с лопатными вёслами, а на корме, прямо на широком сиденье, лежали дети грудного возраста, с головой запелёнутые серыми одеяльцами. Их молоденькая мамаша в стареньком солдатском камуфляже и зеленой косынке поднималась на берег с двумя огромными корзинами грибов.
От вида свёртков с младенцами вдруг вспомнился последний разговор с женой, и в душе поднялась неприятная мутная волна.
— Тебе помочь? — спросил Савватеев.
Женщина испуганно вскинула голову и шагнула назад.
— Меня Карпенко послал, — мгновенно сориентировался он. — Грибы принять.
— А-а, — протянула женщина недоверчиво. — А где он сам?
— К Баруздину поехал.
Эта фамилия была ей знакома, и все равно что-то настораживало молодую мамашу. Она хотела поставить корзины на косогор, но те клонились набок и мелкие грибы горохом сыпались в реку. Савватеев приблизился к ней и взялся за ручки корзин:
— Дай помогу! Надорвёшься же…
От женщины исходил незнакомый смолянистый дух, чем-то напоминающий запах масла из бутыли, найденной криминалистом в тайнике. Она все ещё сопротивлялась, не выпуская ручек, и в глазах её поблёскивал страх, смешанный с любопытством. Тогда он почти насильно отнял ношу.
— Пошли на базу! Сейчас взвесим и все дела! — Чтоб снять с неё остатки испуга, следовало говорить много и непринуждённо. — Карпенко деньги оставил, сказал, выплатить тебе сразу. А ты что же, с детьми на лодке плаваешь? Не с кем оставить, что ли?.. Ну, идём! Бери остальные корзины и пошли…
— Деньги оставил? — будто бы радостно переспросила она.
— Ну да! Говорит, барышня приплывёт, с грибами…
— Ты врёшь! Как тебе не стыдно? Врать в присутствии моих детей?
— С чего ты взяла? — Савватеев рассмеялся и внёс корзины на берег. — Какая недоверчивая!
— Потому что Карпенко со мной детским питанием рассчитывается.
— Верно! А я забыл! И в самом деле, велел рассчитаться питанием.
— Сколько коробок он даёт за корзину? — этот вопрос был экзаменационный.
— Сколько? — изумляясь её чутью и простой хитрости, переспросил Савватеев. — Сегодня я тебе по две дам!
— Ты такой добрый, дяденька, — с усмешкой произнесла она. — А что тут делаешь? Тоже на грибы приехал? Из города?
— Ну да, сезон, подрабатываю. Карпенко путёвку выписал на пять дней.
Она села на нос лодки, отчего корма приподнялась и свёртки с младенцами опасно качнулись набок.
— Осторожнее! — непроизвольно воскликнул Савватеев.
— Не бойся, они не упадут, — хладнокровно произнесла она, даже не оглянувшись. — Моих детей ангелы берегут.
— Спокойные у тебя дети, не плачут…
— Что им плакать? Они первые на земле. И нет ещё ни обид, ни страданий.
— Как ты хорошо говоришь о своих детях! — искренне похвалил он. — А они у тебя близнецы?
— Нет, эти двойняшки получились. Первые близнецы.
— Выходит, у тебя четверо детей? Она затаённо улыбнулась:
— Четверо.
— Ну, ты молодец!
— И ещё хочу. Только вот не от кого рожать.
— Как не от кого? А муж?
— Мои мужья в армии служат. Срочную. Показалось, что он ослышался относительно множественного числа:
— Погоди, с детьми на срочную не берут…
— Их насильно увезли, под конвоем, — с неожиданной горечью проговорила она. — Прямо со свадьбы. Приехали с милицией, схватили обоих… Война же кругом!
— Как — обоих? — пугаясь собственной догадки, спросил Савватеев.
— Да, у меня два мужа. Но вот забрали, и теперь я одна с детьми.
— Так не бывает, — попробовал возразить Савватеев, но женщина не слышала.
— Они на границу попали, каждый день письма писали… А потом и там война началась. Наверное, убили. Скоро год писем нет… Я двойняшек грудью выкормила, пора бы снова забеременеть, да не от кого… Ты, дяденька, можешь там, в городе, запрос сделать? Живы, нет…