Волчья хватка-2 - Страница 64

К оглавлению

— Стань моей избранной и названой! — клятвенно попросил он. — И я получу право защищать твою честь!

— Кто же нас помолвит?.. А та молва, что пойдёт… Будет разъедать, словно яд!

— Отдай плащ!

— Но ты обманешь меня! И не возьмёшь в жены!

— Скажи имя?!

Волчица склонилась над ним и прошептала:

— Поверю тебе, если придёшь ко мне сейчас же. А зовут меня — Дарья…

В этот миг взошло солнце, и Ражный вскочил — пусто кругом и ни единого следа…

Он бежал на заимку, вслух повторяя это имя. И даже когда протрезвел от грёз, все равно не хотел верить, что все это лишь искушение…

Однако волчица стояла на крыльце и смотрела из-под руки — будто и впрямь ждала его, выглядывала метельное заснеженное пространство.

Ражный остановился, а она спустилась навстречу.

— Ты звала меня?

— Звала, — обронила сирая дева низким и незнакомым голосом. — Только не за тем, что привиделось тебе.

— Твоё имя — Дарья?

— И это услышал?… Ну что же, добро. Значит, я не ошиблась.

Вместо спортивного костюма на ней была новенькая рубаха поединщика, затянутая офицерским ремнём, волосы убраны под широкий кольчужный главотяжец, и вид при этом был решительный, хотя в огромных глазах стояла печаль.

— Почему ты так смотришь? — что-то заподозрила она.

— В виденьях ты являлась иная, — проговорил Ражный. — Нежная и беззащитная… Ты все эти дни вкушала рогну?

— Да… И мне нравится эта пища.

— Зачем тебе сила аракса?

— Затем, что я из рода Матеры! И не пристало мне прощать обиды и унижения.

— Кто же тебя обидел?

— Кто обидел, тот пожалеет об этом, — с жёсткостью воина проговорила Дарья и взглянула волчицей.

— Зачем же меня звала? Отплатить твоему обидчику? Скажи только, кто он.

— Тебе нельзя этого делать по обычаю… Обидчик — мой наречённый жених.

О ритуальных поединках женщин с араксами Ражный знал лишь из преданий, когда-то пересказанных кормилицей Елизаветой, однако не мог припомнить ни одной истории, когда в схватках сходились девы со своими женихами, ибо деву всегда было кому защитить.

— Обида на жениха — не то чувство, с которым деве следует выходить на ристалище… Ты любила своего наречённого?

— Любила?.. — усмехнулась она. — Я его и увидела-то впервые, как сюда пришла…

— Откуда же такая ненависть?

— Он извратил мою женскую судьбу! — Дарья метнула гневный взор, будто сверкающий диск. — И превратил в кукушку!.. И я, Матера, должна отомстить ему! Я опозорю его перед всем Воинством!

Кажется, сирая дева уже искрила от возмущения и была прекрасна.

— Меня ждёт та же участь… — Ражный вспомнил Оксану. — Я тоже извратил судьбу своей наречённой. Скоро мы будем сходиться на ристалищах только с обманутыми невестами…

— А что же она не летит в Вещерские леса, если извратил?

— Может, ещё прилетит…

— Не жди, не прилетит. Потому что её прадед в опричниках у Ослаба. Такие внучки не кукуют в Сиром…

— Неужели и Гайдамак в опричниках?

— Ты не догадывался? — она взглянула с материнским сожалением. — Даже когда он хотел сломать тебя и на колени перед собой поставить?

— Он рубаху послал… Для Судного поединка.

— Одной рукой рубаху послал, а другой — волка поймал, чтобы против тебя выставить. А наречённая твоя невеста принесла нож.

— Откуда тебе это известно?

— Сорока на хвосте принесла… А теперь Гайдамак вздумал калика к тебе прислать, с покаянным словом. Мол, во искупление вины похлопочу за тебя перед Ослабом, и он вернёт вотчину Но должен ты будешь дать слово, что возьмёшь Оксану. А возьмёшь, так никуда не денешься и все время будешь под его волей… Не веришь? Подожди, скоро явится калик и повторит мои слова.

— Ты провидица?

— Я кукушка…

Дарья вдруг опустилась перед ним на одно колено. Как перед учителем:

— Открой мне свою родовую науку. Научи входить в раж! Летать нетопырём! Посвяти в тайну волчьей хватки! Одну меня посвяти и никому более не открывай. Иначе мне не одолеть обидчика… Я столько ждала тебя и уже готова на все!.. Ну, ты же хотел отдариться с лихвой? Отдарись, научи!

Баня на заимке стояла, как и положено, у речки, была старая, кержацкая, без крыши и всего в три венца в обхват толщиной, однако за свой вековой срок потолочины прогнили и на голову сыпалась земля: если поддать пару как следует, то чего доброго и обвалиться может. Ражный затопил каменку и сначала хотел поставить подпорки, однако простучал плахи топором, после чего скинул полуметровый слой земли и выломал потолки. Пока калилась каменка, он свалил толстую осину, распилил на кряжи, расколол их надвое и перекрыл сруб заново. И все равно чувствовал, не будет в этих стенах лёгкого пара — слишком прокоптились они, слишком глубоко пропитались не только сажей, но и грязью, испарениями пота, духом болезней и всем тем, что принято выгонять из тела с помощью бани.

Тогда он изготовил из сухого берёзового полена специально изогнутое топорище и, раздевшись по пояс — волосы уже трещали от жара, вытесал все стены на вершок, до чистой, золотистой древесины. После чего выбросил старые, полугнилые плахи пола, выбрал на лопатный штык землю, засыпал речным песком, настелил новые, лиственничные и заменил доски полка, сделав его в два раза шире.

Когда к утру баня была готова, Ражный за этими трудами напарился так, что уже находился в состоянии волчьей прыти. Только на заре он вошёл в избу: сирая дева, вздумавшая выйти на ристалище, аскетизмом не отличалась, спала на перине и высокой пуховой подушке, утопая, как драгоценность в мягком, атласном футляре.

— Пора, — громко сказал он, паря над её постелью летучей мышью.